В Москве на 104-м году жизни скончался художник Моисей Фейгин, последний из членов легендарной авангардистской группы «Бубновый валет». Весной 2007-го в ЦДХ прошла выставка «103 года художественного подвига Моисея Фейгина»: показанные тогда картины он писал уже после своего 100-летнего юбилея, но скрипачи, циркачи и прочие комедианты, вовлеченные в какой-то всемирный маскарад, выделывали на них акробатические трюки в таком разудалом экспрессионистском духе, что немедленно вспоминалась бесшабашная вольница авангардных 1920-х. Это творческое долголетие впечатлило даже составителей Книги рекордов Гиннесса: после той, как оказалось, последней своей выставки Моисей Фейгин был внесен в ее базу данных как самый старый работающий профессионально художник. Моисей Фейгин и в новом тысячелетии производил впечатление человека, только что вынырнувшего из 1920-х. В интервью говорил, что Казимир Малевич и Павел Филонов — гении, а Василий Кандинский — так, слащавый декоратор, что в России авангард авангарднее, чем в зажиревшей буржуазной Европе, и казалось, будто этот пламенный монолог произносится в какой-нибудь вхутемасовской мастерской за стаканом кипятка и краюхой хлеба, как в революционных петрово-водкинских мизансценах. В 1920-х он и правда учился во ВХУТЕМАСе: Петр Кончаловский, Илья Машков, Аристарх Лентулов и особо почитаемые Александр Осмеркин и Любовь Попова — среди учителей Фейгина преобладали члены и экспоненты «Бубнового валета», так что и сам он вскоре стал последним участником первого объединения русских авангардистов (точнее, правопреемника «Бубнового валета» — Общества московских художников). От Осмеркина получил прививку сезаннизма, от Поповой — страсть к абстракции и поискам нового языка, а из общей атмосферы 1920-х вынес убежденность в том, что «живопись растет в борьбе» и авангард — позиция не только художественная, но и нравственная. Как и многим попавшим в советский переплет вхутемасовцам, Моисею Фейгину приходилось вести двойную жизнь: для себя, «в стол», писать воздушные постсезаннистские пейзажи, сумрачные абстракции, сюрреалистические карнавалы и сцены с евангельскими мотивами, для заработка — портреты вождей. К этой халтуре он относился с иронией. Вспоминал, как четырехэтажный холст с головой Сталина для дома на Котельнической набережной малевали почти вслепую: целиком холстину, расстеленную на земле, можно было увидеть, лишь поднявшись на 29-й этаж недостроенной тогда еще высотки, а без лифта на такую верхотуру особо не набегаешься. Но в особых случаях этот вынужденный цинизм уступал место героизму: он единственный из осмеркинских учеников явился на публичное шельмование учителя в ЦДРИ, чтобы открыто поддержать его,— этот поступок Моисей Фейгин до конца дней считал одним из главных своих творческих достижений.
Художник из Книги рекордов Гиннесса. Умер Моисей Фейгин. Некролог
В Москве на 104-м году жизни скончался художник Моисей Фейгин, последний из членов легендарной авангардистской группы «Бубновый валет». Весной 2007-го в ЦДХ прошла выставка «103 года художественного подвига Моисея Фейгина»: показанные тогда картины он писал уже после своего 100-летнего юбилея, но скрипачи, циркачи и прочие комедианты, вовлеченные в какой-то всемирный маскарад, выделывали на них акробатические трюки в таком разудалом экспрессионистском духе, что немедленно вспоминалась бесшабашная вольница авангардных 1920-х. Это творческое долголетие впечатлило даже составителей Книги рекордов Гиннесса: после той, как оказалось, последней своей выставки Моисей Фейгин был внесен в ее базу данных как самый старый работающий профессионально художник. Моисей Фейгин и в новом тысячелетии производил впечатление человека, только что вынырнувшего из 1920-х. В интервью говорил, что Казимир Малевич и Павел Филонов — гении, а Василий Кандинский — так, слащавый декоратор, что в России авангард авангарднее, чем в зажиревшей буржуазной Европе, и казалось, будто этот пламенный монолог произносится в какой-нибудь вхутемасовской мастерской за стаканом кипятка и краюхой хлеба, как в революционных петрово-водкинских мизансценах. В 1920-х он и правда учился во ВХУТЕМАСе: Петр Кончаловский, Илья Машков, Аристарх Лентулов и особо почитаемые Александр Осмеркин и Любовь Попова — среди учителей Фейгина преобладали члены и экспоненты «Бубнового валета», так что и сам он вскоре стал последним участником первого объединения русских авангардистов (точнее, правопреемника «Бубнового валета» — Общества московских художников). От Осмеркина получил прививку сезаннизма, от Поповой — страсть к абстракции и поискам нового языка, а из общей атмосферы 1920-х вынес убежденность в том, что «живопись растет в борьбе» и авангард — позиция не только художественная, но и нравственная. Как и многим попавшим в советский переплет вхутемасовцам, Моисею Фейгину приходилось вести двойную жизнь: для себя, «в стол», писать воздушные постсезаннистские пейзажи, сумрачные абстракции, сюрреалистические карнавалы и сцены с евангельскими мотивами, для заработка — портреты вождей. К этой халтуре он относился с иронией. Вспоминал, как четырехэтажный холст с головой Сталина для дома на Котельнической набережной малевали почти вслепую: целиком холстину, расстеленную на земле, можно было увидеть, лишь поднявшись на 29-й этаж недостроенной тогда еще высотки, а без лифта на такую верхотуру особо не набегаешься. Но в особых случаях этот вынужденный цинизм уступал место героизму: он единственный из осмеркинских учеников явился на публичное шельмование учителя в ЦДРИ, чтобы открыто поддержать его,— этот поступок Моисей Фейгин до конца дней считал одним из главных своих творческих достижений.
