Любимый вопрос многих художников, искусствоведов и учеников, да и мой: «Дедушка, кто твои учителя? На кого ты равняешься? К чьей школе себя причисляешь?» Он рассказывал, что учился у Машкова, Поповой, Осмеркина, что ему нравится Сезанн. Но когда дедушке было уже за 80, он говорил: «Ерунда! Они все мальчишки! Я ведь теперь все знаю, о чем они и понятия не имели! Чему они меня могут научить? Какой я их ученик? Они могли бы быть моими учениками!» Он иногда говорил, что по-настоящему уважает несколько вещей: наскальную живопись во Франции, работы Тициана в старости и несколько последних работ Рембрандта. Про остальных он говорил, что видит детские ошибки, видит, что люди увлекаются формой, сюжетом, пытаются делать картину. Перед смертью он не понимал необходимость что-то делать, а вот необходимость как-то поступить он считал очень важной. Когда картина являлась поступком, он очень ценил тех, кто тоже осознавал это.
Дедушкины учителя
Любимый вопрос многих художников, искусствоведов и учеников, да и мой: «Дедушка, кто твои учителя? На кого ты равняешься? К чьей школе себя причисляешь?» Он рассказывал, что учился у Машкова, Поповой, Осмеркина, что ему нравится Сезанн. Но когда дедушке было уже за 80, он говорил: «Ерунда! Они все мальчишки! Я ведь теперь все знаю, о чем они и понятия не имели! Чему они меня могут научить? Какой я их ученик? Они могли бы быть моими учениками!» Он иногда говорил, что по-настоящему уважает несколько вещей: наскальную живопись во Франции, работы Тициана в старости и несколько последних работ Рембрандта. Про остальных он говорил, что видит детские ошибки, видит, что люди увлекаются формой, сюжетом, пытаются делать картину. Перед смертью он не понимал необходимость что-то делать, а вот необходимость как-то поступить он считал очень важной. Когда картина являлась поступком, он очень ценил тех, кто тоже осознавал это.
